Неточные совпадения
«Ты бо изначала создал еси мужеский пол и женский, — читал священник вслед за переменой колец, — и от Тебе сочетавается мужу жена, в помощь и в восприятие рода человеча. Сам убо, Господи Боже наш, пославый истину на наследие Твое и обетование Твое, на рабы Твоя
отцы наша, в коемждо роде и роде, избранныя Твоя: призри на раба Твоего Константина и на рабу Твою Екатерину и утверди обручение их в вере, и единомыслии, и истине, и
любви»….
Она была, как меньшая, любимица
отца, и ей казалось, что
любовь его к ней делала его проницательным.
Ему было девять лет, он был ребенок; но душу свою он знал, она была дорога ему, он берег ее, как веко бережет глаз, и без ключа
любви никого не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он не хотел учиться, а душа его была переполнена жаждой познания. И он учился у Капитоныча, у няни, у Наденьки, у Василия Лукича, а не у учителей. Та вода, которую
отец и педагог ждали на свои колеса, давно уже просочилась и работала в другом месте.
Нынче сильнее, чем когда-нибудь, Сережа чувствовал приливы
любви к ней и теперь, забывшись, ожидая
отца, изрезал весь край стола ножичком, блестящими глазами глядя пред собой и думая о ней.
Оказалось, что Чичиков давно уже был влюблен, и виделись они в саду при лунном свете, что губернатор даже бы отдал за него дочку, потому что Чичиков богат, как жид, если бы причиною не была жена его, которую он бросил (откуда они узнали, что Чичиков женат, — это никому не было ведомо), и что жена, которая страдает от безнадежной
любви, написала письмо к губернатору самое трогательное, и что Чичиков, видя, что
отец и мать никогда не согласятся, решился на похищение.
Перескажу простые речи
Отца иль дяди-старика,
Детей условленные встречи
У старых лип, у ручейка;
Несчастной ревности мученья,
Разлуку, слезы примиренья,
Поссорю вновь, и наконец
Я поведу их под венец…
Я вспомню речи неги страстной,
Слова тоскующей
любви,
Которые в минувши дни
У ног любовницы прекрасной
Мне приходили на язык,
От коих я теперь отвык.
«И полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про
любовь;
А то бы согнала со света
Меня покойница свекровь». —
«Да как же ты венчалась, няня?» —
«Так, видно, Бог велел. Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет.
Недели две ходила сваха
К моей родне, и наконец
Благословил меня
отец.
Я горько плакала со страха,
Мне с плачем косу расплели
Да с пеньем в церковь повели.
И мало того, что осуждена я на такую страшную участь; мало того, что перед концом своим должна видеть, как станут умирать в невыносимых муках
отец и мать, для спасенья которых двадцать раз готова бы была отдать жизнь свою; мало всего этого: нужно, чтобы перед концом своим мне довелось увидать и услышать слова и
любовь, какой не видала я.
В нежности матушкиной я не сумневался; но, зная нрав и образ мыслей
отца, я чувствовал, что
любовь моя не слишком его тронет и что он будет на нее смотреть как на блажь молодого человека.
Как суетится! что за прыть!
А Софья? — Нет ли впрямь тут жениха какого?
С которых пор меня дичатся как чужого!
Как здесь бы ей не быть!!..
Кто этот Скалозуб?
отец им сильно бредит,
А может быть не только, что
отец…
Ах! тот скажи
любви конец,
Кто на три года вдаль уедет.
Клим был слаб здоровьем, и это усиливало
любовь матери;
отец чувствовал себя виноватым в том, что дал сыну неудачное имя, бабушка, находя имя «мужицким», считала, что ребенка обидели, а чадолюбивый дед Клима, организатор и почетный попечитель ремесленного училища для сирот, увлекался педагогикой, гигиеной и, явно предпочитая слабенького Клима здоровому Дмитрию, тоже отягчал внука усиленными заботами о нем.
— Все находят, что старше. Так и должно быть. На семнадцатом году у меня уже был ребенок. И я много работала.
Отец ребенка — художник, теперь — говорят — почти знаменитый, он за границей где-то, а тогда мы питались чаем и хлебом. Первая моя
любовь — самая голодная.
— Нет, я — приемыш, взят из воспитательного дома, — очень просто сказал Гогин. — Защитники престол-отечества пугают
отца — дескать,
Любовь Сомова и есть воплощение злейшей крамолы, и это несколько понижает градусы гуманного порыва папаши. Мы с ним подумали, что, может быть, вы могли бы сказать: какие злодеяния приписываются ей, кроме работы в «Красном Кресте»?
— Как священноцерковнослужитель, хотя и лишенный сана, — о чем не сожалею, — и как
отец честного человека, погибшего от
любви к людям, утверждаю и свидетельствую: все, сказанное сейчас, — верно! Вот — послушайте!
— Не все
отцы возбуждают
любовь детей.
— Вот вы о старом халате! — сказал он. — Я жду, душа замерла у меня от нетерпения слышать, как из сердца у вас порывается чувство, каким именем назовете вы эти порывы, а вы… Бог с вами, Ольга! Да, я влюблен в вас и говорю, что без этого нет и прямой
любви: ни в
отца, ни в мать, ни в няньку не влюбляются, а любят их…
Приход его, досуги, целые дни угождения она не считала одолжением, лестным приношением
любви, любезностью сердца, а просто обязанностью, как будто он был ее брат,
отец, даже муж: а это много, это все. И сама, в каждом слове, в каждом шаге с ним, была так свободна и искренна, как будто он имел над ней неоспоримый вес и авторитет.
Он клял себя, что не отвечал целым океаном
любви на отданную ему одному жизнь, что не окружил ее оградой нежности
отца, брата, мужа, дал дохнуть на нее не только ветру, но и смерти.
Красноречиво до ужаса описывает нам обвинитель страшное состояние подсудимого в селе Мокром, когда
любовь вновь открылась ему, зовя его в новую жизнь, и когда ему уже нельзя было любить, потому что сзади был окровавленный труп
отца его, а за трупом казнь.
Так ли, так ли груб и бездушен подсудимый, что мог еще думать в тот момент о
любви и о вилянии пред судом, если бы действительно на нем была кровь
отца?
„
Отцы, не огорчайте детей своих“, — пишет из пламенеющего
любовью сердца своего апостол.
И вот в этот месяц безнадежной
любви, нравственных падений, измены своей невесте, присвоения чужих денег, вверенных его чести, — подсудимый, кроме того, доходит почти до исступления, до бешенства, от беспрерывной ревности, и к кому же, к своему
отцу!
— Христос не за такую
любовь простил… — вырвалось в нетерпении у кроткого
отца Иосифа.
Любовь к
отцу, не оправданная
отцом, есть нелепость, есть невозможность.
Катерина Васильевна любила
отца, привыкла уважать его мнение: он никогда не стеснял ее; она знала, что он говорит единственно по
любви к ней; а главное, у ней был такой характер больше думать о желании тех, кто любит ее, чем о своих прихотях, она была из тех, которые любят говорить своим близким: «как вы думаете, так я и сделаю».
Катерина Васильевна покраснела. Ей было неприятно, что
отец завел разговор о ее чувствах. Но, кроме отцовской
любви, было и другое известное обстоятельство, по которому
отец не был виноват: если не о чем говорить, но есть в комнате кошка или собака, заводится разговор о ней: если ни кошки, ни собаки нет, то о детях. Погода, уж только третья, крайняя степень безресурсности.
Завет
отца и матери, о милый,
Не смею я нарушить. Вещим сердцем
Прочуяли они беду, — таить
Велели мне мою
любовь от Солнца.
Погибну я. Спаси мою
любовь,
Спаси мое сердечко! Пожалей
Снегурочку!
Дочка,
Забыла ты
отцовы опасенья.
Любовь тебе погибель будет.
Отец-Мороз и ты, Весна-Красна,
Дурное мне, завистливое чувство
Взамен
любви в наследство уделили...
Надобно было положить этому конец. Я решился выступить прямо на сцену и написал моему
отцу длинное, спокойное, искреннее письмо. Я говорил ему о моей
любви и, предвидя его ответ, прибавлял, что я вовсе его не тороплю, что я даю ему время вглядеться, мимолетное это чувство или нет, и прошу его об одном, чтоб он и Сенатор взошли в положение несчастной девушки, чтоб они вспомнили, что они имеют на нее столько же права, сколько и сама княгиня.
В этом чувстве ярко выражается детская
любовь, она шепчет сиротам: «Жена твоего
отца вовсе не твоя мать».
Результатом этого разговора было то, что я, мечтавший прежде, как все дети, о военной службе и мундире, чуть не плакавший о том, что мой
отец хотел из меня сделать статского, вдруг охладел к военной службе и хотя не разом, но мало-помалу искоренил дотла
любовь и нежность к эполетам, аксельбантам, лампасам.
— О! зачем ты меня вызвал? — тихо простонала она. — Мне было так радостно. Я была в том самом месте, где родилась и прожила пятнадцать лет. О, как хорошо там! Как зелен и душист тот луг, где я играла в детстве: и полевые цветочки те же, и хата наша, и огород! О, как обняла меня добрая мать моя! Какая
любовь у ней в очах! Она приголубливала меня, целовала в уста и щеки, расчесывала частым гребнем мою русую косу…
Отец! — тут она вперила в колдуна бледные очи, — зачем ты зарезал мать мою?
Отец относился к ней с огромной
любовью и уважением.
Отец меня очень любил, и эта
любовь со временем вырастала.
Оказалось, однако, что кризис миновал благополучно, и вскоре пугавшие нас консисторские фигуры исчезли. Но я и теперь помню ту минуту, когда я застал
отца и мать такими растроганными и исполненными друг к другу
любви и жалости. Значит, к тому времени они уже сжились и любили друг друга тихо, но прочно.
В городе говорили, что он был влюблен в Лену, что его
отец сначала не хотел слышать об этой
любви, но потом дал согласие: года через два Мощинский должен был оставить гимназию и жениться. Но все это были, кажется, пустые толки, которым отчасти содействовал
отец Лены, человек несколько легкий и гордившийся дочерью…
Я вдруг живо почувствовал и смерть незнакомого мальчика, и эту ночь, и эту тоску одиночества и мрака, и уединение в этом месте, обвеянном грустью недавней смерти… И тоскливое падение дождевых капель, и стон, и завывание ветра, и болезненную дрожь чахоточных деревьев… И страшную тоску одиночества бедной девочки и сурового
отца. И ее
любовь к этому сухому, жесткому человеку, и его страшное равнодушие…
Соловьева энергия пола в любви-эросе перестает быть рождающей и ведет к личному бессмертию, он — платоник; у Н. Федорова энергия пола превращается в энергию, воскрешающую умерших
отцов; у В.
Нужно свободное избрание, подвиг
любви, чтоб увидеть в рабьем и униженном образе Христа царственную мощь Сына Божьего, Единосущного
Отцу.
В Ветхом Завете и язычестве Бог открывается человеку как Сила, но он еще не
Отец; люди сознают себя не детьми Бога, а рабами; отношение к Богу основано не на
любви и свободе, и на насилии и устрашении.
Бог
Отец потому и творит мир, что у Него есть Сын, что в Нем пребывает бесконечная
Любовь: во имя Сына.
Христос был распят тем миром, который ждал своего мирского царя, ждал князя этого мира и не имел той
любви к
Отцу, которая помогла бы узнать Сына.
В мистической диалектике абсолютного бытия заключена неизбежность творения как дело божественной
любви между
Отцом и Сыном.
Несмотря на свою непорочность, они больше всего на свете любят порочную мать и разбойника
отца, и если ссыльного, отвыкшего в тюрьме от ласки, трогает ласковость собаки, то какую цену должна иметь для него
любовь ребенка!
Позднее я в нем полюбила
отцаМалютки, рожденного мною.
Разлука тянулась меж тем без конца.
Он твердо стоял под грозою…
Вы знаете, где мы увиделись вновь —
Судьба свою волю творила! —
Последнюю, лучшую сердца
любовьВ тюрьме я ему подарила!
При самом объяснении в
любви, собираясь просить благословения у
отца,
Любовь Гордеевна говорит Мите: «А ну как тятенька не захочет нашего счастья, — что тогда?» Митя отвечает: «Что загадывать вперед?
Таким образом, доля самодурства Брускова переходит и к жене его, хоть на словах только, — и Андрюша, при всей своей
любви к знанию и при всех природных способностях, должен вырасти неучем, для того чтобы сохранить уважение к
отцу и матери.
Самая
любовь ее к
отцу, парализуемая страхом, неполна, неразумна и неоткровенна, так что дочка втихомолку от
отца, напитывается понятиями своей тетушки, пожилой девы, бывшей в ученье на Кузнецком мосту, и затем с ее голоса уверяет себя, что влюблена в молодого прощелыгу, отставного гусара, на днях приехавшего в их город.
Самая лучшая похвала ей из уст самого
отца — какая же? — та, что «в глазах у нее только
любовь да кротость: она будет любить всякого мужа, надо найти ей такого, чтобы ее-то любил».